печать

Система знаний для менеджеров будущего

Можно ли преодолеть кризис высшего образования?

Среди проблем российского высшего образования обычно упоминают недостаток финансирования, коммерциализацию, полупровалившуюся реформу с неясными целями и сомнительными средствами, пресловутую «болонскую систему», буквально навязываемую преподавательскому корпусу вузов, низкий уровень подготовки школьников, надвигающуюся отмену отсрочки от призыва и, наконец, единый государственный экзамен финансовый менеджмент, (тренинги по бюджетированию)введение которого — серьезный удар по самостоятельности вузов в вопросе отбора абитуриентов. Этот «малый джентльменский набор» претензий к государству приписывается обществу, хотя принадлежит, конечно, преподавателям и администраторам высшей школы и может быть сведен к формуле: нам мало платят и при этом нами пытаются командовать.

 

К трудностям работников российской системы высшего образования можно было бы отнестись с некоторым сочувствием, если бы их позиция была хоть сколько-нибудь конструктивной. Но речь идет об огульном отрицании всего, что исходит от государства, при полном отсутствии альтернативных предложений. Нельзя же считать конструктивной позицию: дайте нам денег и ни в коем случае нас не трогайте!  Ми пропонуэмо, онлайн тренынг "Побудова системи оплати праці за результатом "KPI-мотивація", що підвищує прибуток", дуже багато практики....

 

Диагностика кризиса

 

Реформа высшего образования в самом деле дорога, трудновыполнима, непоследовательна и представляет собой кальку с сомнительной западноевропейской модели. Однако ничего другого на нашем, да и на мировом педагогическом горизонте не видно. Идея «вернуть все к временам Советского Союза» представляет собой типичную реакционную утопию. Во-первых, в стране нет ни финансовых средств, ни задач, адекватных советской системе образования.
Во-вторых, нет соответствующих преподавателей. Наконец в-третьих, нет таких абитуриентов, которые были в советское время. И если первую проблему как-то можно решить, а о решении второй — хотя бы помечтать, то третья проблема неразрешима в принципе.
  

В действительности дело обстоит даже серьезнее: неверно поставлена цель. Вернее, эта цель отсутствует. Задача среднего образования — интеграция ребенка в общество. Но ее решают средства массовой информации, что и обусловило кризис школы. Высшее образование первоначально готовило высшую управленческую элиту, затем - верхушку предпринимательского слоя. По мере демократизации общества, с одной стороны, и повышения требований к квалификации рабочей силы — с другой, доля людей, получающих высшее образование, росла, а качество его пропорционально снижалось. Этот процесс на Западе привел к формированию «среднего класса» - слоя грамотных, платежеспособных и лояльных государству специалистов. На полвека основной задачей высшего образования стало расширенное воспроизводство «среднего класса». Насколько можно судить, именно на это ориентирована западноевропейская «болонская система».
 

Конец XX столетия ознаменовался кризисом «среднего класса», более острым — в США, но заметным и в Западной Европе. Причинами стали снижение производительности капитала и нарастание миграционных потоков. Экономическое разорение «среднего класса» (в Соединенных Штатах через налоговый механизм, перекачивающий денежные средства от трудящихся американцев к получателям велфера, в Западной Европе — через конкуренцию на рынке труда) привело к серьезному упадку западного высшего образования.
 

Советский Союз, как обычно, шел своим, и довольно интересным путем. Его вузы в массовом масштабе готовили специалистов, амбиции, а отчасти и знания которых давали им право быть среди лиц, принимающих решения. В сущности, это тоже был своеобразный средний класс — имперский: в Британии времен ее расцвета из подобных людей формировались первооткрыватели, корсары и, на следующем историческом этапе, колониальная администрация. Но Земля была открыта, колонии — давно интегрированы с метрополией, а выход в далекий космос задержался. Все управленческие позиции были заняты предыдущими поколениями, и советской научно-технической интеллигенции приходилось сидеть в НИИ на копеечной зарплате, причем государство не смогло обеспечить их даже работой, сколько-нибудь соотносящейся со специальностью. В результате этот социальный слой деградировал, а вместе с ним — и советское высшее образование.
 

Мир находится на пороге постиндустриального кризиса, и потребность общества в «среднем классе», повышающем социальную устойчивость ценой отказа от развития и снижения нормы прибыли, очень невелика. Соответственно, падает и потребность в массовом высшем образовании. Разумеется, ни одно современное государство от этого института не откажется. Совсем наоборот: высшее образование станет одинаковым, повсеместным и всеобщим. Оно перестанет предоставлять какие-либо социальные и карьерные блага, да и уровень знаний дипломированных специалистов сравняется с подготовкой школьников 1960-х годов (в лучшем случае). Произойдет примерно то же, что случилось некогда с римским гражданством - оно распространилось по всей необъятной империи, но утратило привилегированный статус.
 

Конечно, во все времена высшее образование решало одну специфическую, только ему доступную и важнейшую задачу. Оно готовило кадры для науки (включая теологию) и искусства, то есть реализовывало одну из атрибутивных функций общества — познание. И сегодня разговор о высшем образовании имеет смысл только в этом контексте.
 

Кризис образования проявляется прежде всего в том, что исчезает «отклик» на инвестиции. В пересчете на человека американское или голландское образование «дороже» современного российского в тысячу раз, а разница результатов минимальна - хорошо, если она составляет хотя бы два раза.
 

Начинает исчезать, размываться картина мира. Не только у школьников отсутствует онтология, студенты также почти начисто ее лишены. В лучшем случае имеется какая-то довольно примитивная профессиональная «рамка». А вне профессионального поля — пустота. Чтобы понять, насколько этот процесс серьезен, достаточно обратить внимание на популярность работ Фоменко или Суворова (конечно, не у историков), астероидной гипотезы вымирания динозавров (разумеется, не среди палеонтологов), модели глобального потепления (здесь эпидемии избежали тонкие слои палеоклиматологов и гляциологов). Пугающее распространение приобрела радиофобия.
 

Поэтому когда кто-то говорит сегодня, что хочет создать в Норильске, Владивостоке или Москве университет не хуже, чем Йельский или Гарвардский, его надо понимать следующим образом: «Я собираюсь построить очередную систему, поглощающую огромные материальные ресурсы и заведомо не функционирующую в том режиме, который от нее требуется».

 

На пути к новому образованию

 

В проблематике познания российское, да и мировое высшее образование можно охарактеризовать следующим образом: учат не тех, не тому, не так и очень медленно. Современная система образования сложилась в высокое Средневековье и мало изменилась с тех пор, несмотря на смену двух общественно-экономических формаций и одной фазы развития. Она построена на разрыве процессов учебы и деятельности, ориентирована на предметный подход и монодисциплинарность, во всех своих звеньях устойчиво воспроизводит управленческую пирамиду. Студенты получают информацию в процессе прямой трансляции, контролировать этот процесс они не могут. Проверка знаний осуществляется в ходе экзаменационных сессий, и качество этого «измерительного прибора» оставляет желать лучшего. Коэффициент полезного действия системы образования как генератора кадров для процесса познания близок к нулю. Три процента, характерные для паровоза, — это наш послезавтрашний счастливый день.
 

Что должно измениться? Прежде всего, сроки получения высшего образования должны значительно сократиться. Речь должна идти об очень интенсивной, но короткой учебе. Даже год представляется недопустимо большим сроком. Современные молодые люди справедливо говорят: «Дайте мне образование за полгода, и я дорого заплачу за это. А за три года или тем более за шесть лет оно мне не нужно и даром». Короткое образование строится по совершенно другой логике: модульность курсов, «глубокое погружение», снятие серотонинового барьера и активизация памяти, деятельностный подход к образованию, использование технологии организационно-деятельностных игр для «размонтирования» мышления и ролевых игр для инсталляции онтологии. Об этом можно писать много, но контуры проекта понятны и так, а детали будут многократно изменяться в процессе реализации.
 

Образование на огромных перегрузках могут выдержать, не потеряв ни здоровья, ни креативных способностей, только совсем маленькие дети или, напротив, сформировавшиеся взрослые люди, решившие значительную часть своих жизненных проблем (работа, деньги, семья, дети) и вступившие в этап личностного роста. То есть мы должны предсказать, что одна часть высшего образования резко помолодеет и начнет работать с контингентом возраста 11–13 лет, если не младше, а другая столь же резко повзрослеет и обратится к людям 30–40 лет. В перспективе обе линии сольются в единую гетеровозрастную систему, но это произойдет не завтра.
 

Заметим, что современное высшее образование пытается научить едва ли не самый неподходящий для этого «материал»: молодых людей, находящихся в поиске себя, спутника жизни и своего места в этой жизни. В Средние века, когда с детьми работать не умели, а возраст пятьдесят лет обозначал глубокую старость, ориентация высшего образования на подростков была понятна и оправданна, сейчас она является привычным анахронизмом.
 

Предложенные шаги — изменение контингента, с которым работает высшее образование, и методов, которыми осуществляется преподавание, — повысят эффективность образовательной системы, но не решат проблему кризиса онтологии, в том числе «научной», позитивистской, натурфилософской онтологии. Поэтому необходим следующий, еще более сложный шаг.
 

Познание, как и образование, складывается из трех независимых и одинаково важных системных деятельностей - распаковки, компактификации и коммуникации. Сегодня баланс этих деятельностей нарушен в пользу распаковки. И НИРы, и НИОКРы, и ОКРы представляют собой распаковку того, что было сделано фундаментальной наукой и про¬цедурой ее технологизации.

 

Крен в сторону распаковки, «научного производства» означает, что противоположной операции - компактификации информации — не придается должного значения. Современный мир не компактифицирован. Научное и преподавательское сообщество не может ни правильно учить детей, ни корректно общаться с элитами именно потому, что владеет знанием, не отлитым в компактную обозримую форму.

 

Не меньше проблем и с коммуникацией. На Западе в этой деятельности преуспели больше, чем в России, но и там методы коммуникации находятся на пещерном уровне. Поэтому даже то знание, которое является вполне компактифицированным (высшая математика, электродинамика, специальная и общая теория относительности, нейролингвистическое программирование), не может быть корректно передано учащимся.

 

Высшее образование как система

Если мы хотим создавать принципиально новую образовательную структуру, нужно провести симметризацию по трем базовым деятельностям, научиться организовывать и поддерживать связи между ними. Для этого потребуется система управления знаниями. Необходимо понять, что такое компактифицированная информация и как она выглядит. Для этого введем категорию «знания». «Знание» — это системно организованная совокупность научных дисциплин, обладающая в силу своей системности собственной онтологией.

Разных «знаний» известно всего шестнадцать, из них только три «знания» сколько-нибудь описаны, а еще четыре - описаны, но плохо. Очень большим достоинством советского образования - и школьного, и вузовского — было то, что оно транслировало учащемуся по крайней мере одно, а иногда и два-три различных «знания». Ностальгия по советскому образованию в значительной мере связана с тем, что оно давало какую-никакую, но все-таки картину мира.

Система «знаний» организована иерархически и может быть расписана по уровням Бертрана Рассела.

 

Первый уровень «знания» отвечает на вопрос «Где я?» — в «рамках» пространства и времени, в языке метафор.

Простейшим является географическое «знание». Высшая его форма - астрономическое «знание» — в современном мире не сформировано, а после того, как Плутон лишили статуса планеты, наверное, сформировано уже не будет. Географическое «знание» включает в себя следующие научные дисциплины: географию (в том числе физическую, являющуюся «точкой сборки» всего «знания» в целостность), геологию (в таких аспектах, как строение Земли, геохимия, геофизика и т. д.), метеорологию, астрономию, экономику (политэкономия, геоэкономика, глобализация, мировые рынки, валютный рынок, мировой фондовой рынок и т. д.), политику (международное право, международные отношения, геополитика).

Историческое «знание», отвечающее на вопрос «Когда я?» состоит из истории, историографии, хронологии, археологии, психологии, социологии, лингвистики, стратегии, искусства управления, военной науки, общей теории систем, политики и эвологии - не существующей в настоящее время науки о развитии систем. Именно эвология должна собирать историческое «знание».

 

К тому же уровню относится мифологическое «знание» (некогда главенствовавшее, потом потерявшее свое значение и сейчас стремительно возвращающее его) и физическое «знание» (математика, физика, астрономия, химия, точка «сборки» — практика физического эксперимента).

Следующий уровень Бертрана Рассела характеризуется вопросом «Что я делаю?» На этом уровне должны быть представлены «знания», соответствующие трем основным формам деятельности - распаковке, компактификации и коммуникации - и четырем базовым социальным процессам - познанию, обучению, управлению и производству. В действительности эти «знания» фрагментарны, представлены в искаженной форме (юриспруденция, администрирование) или вовсе отсутствуют.

 

Несколько лучше дело обстоит с третьим, технологическим уровнем Рассела, отвечающим на вопрос «Как я это делаю?». Здесь есть техническое «знание», которое, правда, очень плохо собрано (математика — вычислительные методы; физика — классическая механика, электричество и магнетизм, термодинамика, физика твердого тела и сопротивление материалов, основы физического эксперимента; геология — сейсмология, почвоведение, геодезия; география — природные зоны, климат; товарные потоки, программирование, администрирование сетей, живопись, композиция, проектирование и дизайн, городское хозяйство и транспорт, несуществующая наука о городской антропосреде и др.). Есть экономическое «знание» (в России не сформировано), антропологическое «знание».

Введем определение, согласно которому человек, у которого инсталлированы географическое и историческое «знания», обладает начальным образованием. Если добавляется еще и физическое «знание», то можно говорить о среднем образовании. Оно имеется сегодня у некоторых выпускников физических факультетов очень хороших вузов. Когда есть еще техническое и антропологическое (или экономическое, хотя это очень маловероятно) «знания», образование называется средним системным. В настоящее время лица с таким образованием распределяются «штучно».

 

А где же высшее образование? Дальше.

На четвертом уровне Бертрана Рассела появляется рефлексия и задается вопрос: «Почему я это делаю?». Этому уровню отвечает рефлексивное «знание», включающее в себя одно или несколько «знаний» более низких уровней, мыследеятельную методологию (собирающую все «знания»), психологию и общую теорию систем. Высшее образование — это среднее образование плюс рефлективное «знание». Высшее системное - это среднее системное плюс рефлективное. В настоящее время в стране есть люди с высшим системным образованием. Их человек двадцать пять.

На пятом уровне находится вопрос «Кто я?» и возникает высшее «знание» (оно же — онтологическое, оно же — трансцендентное).

Это «знание» включает в себя «знания» низких уровней, рефлексивное «знание», а также математику в огромном объеме, физику, новое, еще не сформированное, не нашедшее «точки сборки» квантовое знание (теорию вероятности, математическую статистику, квантовую механику, квантовую электродинамику, квантовую теорию поля, квантовые эффекты в макромире, «квантовую» литературу и т. д.), лингвистику, музыку, философию, богословие. Именно богословие является здесь «точкой сборки».

Высшее «знание» является целью последней ступени образования — глобального образования. Людей, обладающих таким образованием, сегодня, после смерти В. Налимова,  А. Зиновьева и С. Лема, на земле нет.
 

Все сказанное выше — это не метафора. К середине этого года система «знаний» будет в первом приближении описана. А дальше перед нами встает интереснейшая задача, сравнимая с той проблемой, которую когда-то, в XVIII веке, решили энциклопедисты. Нужно будет создать материал — я не знаю, что это будет: текст, компьютерная программа, какой-то другой информационный объект, который описывает современный набор человеческих «знаний». Понятно, что это уже будет не «Энциклопедия». Но роль, которую сыграет в XXI веке компактифицированное описание системы «знаний», будет сравнима с ролью первой «Энциклопедии», проложившей дорогу в Новое время.
 

Университет будущего — это не здание, это обобщенная книга. Книга, которая по силе своего воздействия должна быть соотнесена с Кораном или Библией и при этом посвящать нас не только в трансцендентные вопросы, но и в вопросы материального существования. Ее создание — это задача ближайших лет. В сущности, «это надо было сделать уже вчера».

P/S: Цікава стаття від партера - 5 порад щодо вибору ламінату ідеального кольору, якщо це вам потрібно.


Статьи этой же рубрики
Facebook Twitter Youtube Instagram